27 сентября отошла ко Господу Людмила Петровна Князева, служившая псаломщицей в нашем храме с 1954 по 1996 годы. Отпевание состоится 29 сентября примерно в 11.30 в Никольском храме на Елшанском кладбище.
В 2012 году в газете «Православная вера» была опубликована статья Марины Бирюковой, посвященная Людмиле Петровне.
В годы, когда всякую религию было велено воспринимать как угасающий, едва дышащий, но чрезвычайно опасный пережиток,— кто в православном Саратове не знал псаломщицу Люсю Князеву! Немного было таких, как она,— не мысливших своей жизни без Церкви.
В декабре этого года Людмиле Петровне исполнится семьдесят пять. Она живет в однокомнатной квартирке на 6-й Дачной и ходит в Никольскую церковь, что на Елшанском кладбище.
— С утра сначала всех наших батюшек обойду, всех, кто там лежит,— отца Николая, отца Георгия, отца Геннадия, отца Михаила, отца Иоанна, отца Владимира, отца Петра,— а потом уж в храм.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф.5, 4). Отец Люси погиб на фронте, когда ей было четыре года, еще через год умерла мать, а затем и бабушка. Девочку общими усилиями воспитывали родственники, среди которых были, по ее словам, и очень добрые, и не очень, мягко говоря, добрые люди,— после годового пребывания в семье дяди у Люси развилась нервная болезнь… Но главным человеком в судьбе сироты стала крестная мать, двоюродная бабушка — инокиня Марфа. Людмила Петровна раскладывает дореволюционные фотографии:
— Вот это мой прадед, а это его супруга: они отпустили друг друга и постриглись в один день, он — в Преображенском мужском монастыре, она — в женском Крестовоздвиженском. Его звали Иван, а монашеское имя — Павел. Она была Ксения, а в монашестве Калерия. У них было четыре дочери, и только одна из них — моя бабушка — вышла замуж, три ушли в монастырь. Марфа, моя крестная,— одна из них, вот она — в иноческой одежде, белой.
В красном углу у Людмилы Петровны — большая рукописная икона, заказанная прадедом после пострига, на ней небесные покровители семьи — родителей и четырех дочерей.
— А вот — хор Сретенской церкви в Аткарске, это двадцатые годы, незадолго до закрытия. Вот моя тетя, вот дед, а вот папа и два его брата — мои дяди. Вся наша родня там пела.
Когда родилась Люся, во всей Саратовской области не было уже ни одного действующего храма. Ребенка если и крестили, то мирским чином. После войны, когда открыли уже и Троицкий, и Духосошественский храм, Люсина крестная — инокиня Марфа, служившая тогда псаломщицей в Духосошественском,— повела ее крестить к архимандриту Иоанну (Вендланду), будущему митрополиту Ярославскому и Ростовскому. Этот день Людмила Петровна до сих пор помнит в подробностях: и белый хитон, в который ее обрядили, и ванну, служившую купелью, и улыбку отца Иоанна.
— В мае пятьдесят четвертого он меня крестил, а в сентябре благословил в чтецы. Шестнадцать лет мне было.
— Кто же вас учил читать на церковнославянском?
— Мы с детства читали и переписывали 90-й псалом — «Живый в помощи Вышняго…» Бабушка еще, пока жива была, учила нас с двоюродной сестрой. А потом крестная учила. Мне самой очень нравилось читать; мы жили с крестной в Мясницком овраге, и вот однажды она входит в дом — а я читаю в полный голос, как в церкви. «Девка, да как ты хорошо читаешь-то, у нас семинаристы так не читают!» И поставила меня на клирос, а батюшка Иоанн благословил.
— Но вы же в школе учились, вам говорили, что Бога нет…
— А мне тогда уже шестнадцать было. Я в школе тогда не училась уже.
Зарплата чтеца составляла сто рублей. Это старыми деньгами. Десять, значит. Потом постепенно повысили — до пятисот, то есть до пятидесяти. Трапезных при храмах тогда не было — это обстоятельство Людмила Петровна подчеркивает особо…
Здесь в наш разговор вмешивается родственница, двоюродная сестра Людмилы Петровны Алевтина — они выросли вместе, и сейчас Алевтина Павловна помогает одинокой сестре по немудреному хозяйству:
— Да ведь они все платили налог как кустари-одиночки! Ровно треть зарплаты этот налог съедал!
Я не спрашиваю, почему молодая псаломщица не искала для себя лучшей жизни. Лучшей жизни для нее не было. Все, что лежало за церковным порогом, встречало ее — некомсомолку, верующую, работающую в церкви — враждебно. Здоровье Люси было таково, что требовалась группа инвалидности. Группу дали, но ежегодное подтверждение оборачивалось массой унижений и обид: с ней разговаривали как с тунеядкой, «не нашим», несоветским человеком.
— И я бросила, не стала туда ходить…
— А вообще, не было страшно? Вы ведь как бы против всей страны шли, против власти…
— Я не боялась никогда ничего. Я шла прямо, и все.
— Вы помните жуткие газетные статьи про тогдашних священников — про отца Георгия Лысенко, и других тоже? Как прихожане на это реагировали?
— Да никак не реагировали! Знали: все что угодно написать могут. А я вообще газет не читала.
— А много народу в храм ходило?
— По праздникам всегда битком. Да и так — много. И старые, и молодежь; девчонки-то, которые со мной вместе в храме выросли, до сих пор ходят: Люба, Аля…
— Вы ведь и хором тоже управляли?
— Да, в Духосошественском у меня хор был любительский, бесплатный — человек двадцать. Я нот не знаю, конечно, я просто сама в церкви научилась петь, вот меня отец Георгий и благословил: «Ты пой, а все за тобой».
У Людмилы Петровны немало учеников, иначе говоря, воспитанников в Церкви. Священник Андрей Евстигнеев, родившийся в 1969 году, начал ходить в Духосошественскую церковь еще до исторического 1988-го, то есть до тысячелетия Крещения Руси — подростком, и ни от кого не получил столько важнейших знаний, сколько от этой пожилой псаломщицы:
— Это она меня поставила на клирос — просто за шиворот взяла и поставила. И потом, когда у нас собралась уже такая группа молодых ребят, верующих,— ктото стал священником потом, кто-то не стал, но все остались в Церкви,— Людмила Петровна была нам всем своего рода мамой. Это было любимое занятие у нас — провожать ее домой после всенощной. Чего она только не рассказывала нам по дороге! Колоссальный человек, просто колоссальный.
Священник Максим Плякин, клирик храма в честь Рождества Христова в Саратове, тоже получил первые уроки Устава и богослужения от Людмилы Петровны — когда ему было пятнадцать или шестнадцать лет, и он только начинал понимать, насколько важно для него то, что происходит в православном храме:
— Она всю жизнь свою переписывала богослужебные книги. Когда я приходил к ней домой, я видел целые стопки тетрадей, исписанных твердым округлым почерком. Эти тетрадки можно найти в домах многих саратовских верующих. У меня самого лежат две штуки. Они так выручали нас, когда книги были еще в страшном дефиците.
Людмила Петровна не была овечкой, нет, она отличалась твердым характером — особенно там, где речь шла о соблюдении Устава. «Она могла поспорить и со служащим священником,— вспоминает протоиерей Михаил Воробьев, настоятель Крестовоздвиженского храма в Вольске,— упрекая того за поспешность в совершении всенощного бдения. «Люся,— оправдывался батюшка,— ну, ведь нет никого. Ну ведь будни…» Но Люся неумолимо читала положенные кафизмы, так что иногда совсем уже утомившийся священник высылал дьякона, прерывавшего усердие громогласным «паки и паки…»
По свидетельству того же отца Михаила, с клиросными Людмила Петровна «обращалась без всякой сентиментальности и во всеуслышание поправляла незадачливого чтеца (чаще всего — чтицу)». Однако — «…надо было видеть, как в Прощеное воскресенье она ходила по огромному храму, кланяясь каждому!.. За видимой суровостью, даже некоторой грубоватостью Людмилы Петровны Князевой скрывалась доброта самого высокого достоинства».
Приехав к ней в гости, я увидела эту доброту сразу и очень хорошо — в голубых глазах за стеклами очков, в том совершено молодом порыве, с которым она кинулась догонять нас с водителем, чтобы сунуть нам по яблоку. Все в Людмиле Петровне естественно и неподдельно: и чувство собственного достоинства, и скромность, и спокойная, без надрыва, благодарность людям — за то, что они ее не забывают.
Благодаря таким, как она, Церковь в России выжила, пережила страшные десятилетия. И если нам сегодня есть куда пойти, есть, у кого исповедаться и причаститься,— то это и ее заслуга тоже.
— А еще она за всех нас молилась все эти годы,— добавляет Алевтина Павловна, успевшая уже повесить в комнате нарядные пасхальные занавески.
Марина Бирюкова
Газета «Православная вера» № 7 (469), 2012 год